Я не люблю....когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо

это похоже на шарлатанство, но совпадает со мной до последней запятой. чувствую себя героем анекдота, который   вышел за хлебушком и пропал на 5 лет. отзовитесь, живые. хочу писать хотя  бы дыбры

И СНОВА - ЗДРАВСТВУЙТЕ!

Знакомьтесь - это кошка по имени Мышка.



Ну и чтобы совсем уж не было сомнений - еще один патрет



Мышь таращилась на меня круглыми глазами с полочки в переходе метро. Я прошла, но вернулась. Отдавали бесплатно "в добрые руки" ненужный приплод приличные ребята - даже коробочкой-переноской снабдили. Парочка мальчишек лет 10 уже нацелилась забрать ее - последнюю, но выяснилось, что маминого благословения ни у одного нет, так что, надавив на гражданскую сознательность котовладельцев, пришлось мальчиков жестоко разочаровать и животную умыкнуть. Процесс адаптации уже завершен, старшая кошка укрощена, Мышь жрет все что дают с боевым кличем и песнями - буквально, спит, забравшись по мне как по дереву, когда я торчу за компом, на моем плече, уткнувшись мордой в мою же шею. Непривычно.

В детстве постоянно чего-то хочется – собачку как у Васи, куклу как у Маши, жвачку как у жадины-Светки и прочее такое же немудрящее, но ужжасно завлекательное. И вот ходишь и не то что бы завидуешь – тут мне повезло – не встроена эта функция в мой механизм, но озадачиваешься – вариантов-то получить желаемое всего три.

Во-первых, можно тупо отнять:

– в песочнице это самый распространенный способ перераспределения материальных благ в пользу сильнейшего. Всем хорош способ – и искомое получаешь, и размяться можно. Минус только один – последующая неминуемая выволочка и насильственный отъем матценности с ее возвратом зареванному правообладателю. Потом, конечно, можно получить вторичную сатисфакцию, ответно вздув ябеду-карябеду, но за этим вновь следует ушедрание и попохлопие – на этой карусели можно крутиться бесконечно, некоторые так всю жизнь с нее и не слезают. 

Во-вторых, можно, прищемив хвост  своей гордости, попросить – дружески, но с едва различимой угрозой в деланно равнодушном голосе:

– Дай пожевать/поиграть/поносить/покататься. В нашем детстве это было запросто и не считалось ни позорным, ни отстойным. Но счастье временного обладания какое-то дефективное, ущербное – пожеванное/поношенное/поигранное непременно нужно было самолично возвращать, отдирая от себя с мясом, а не то, нарушив дворовый кодекс чести, рискуешь превратиться в «жилу», которой никто не то что собачий поводок не даст подержать, но и трижды пущенную по кругу, ставшую безвкусной и тряпочной жвачку не доверит.

 Ну и в-третьих, можно попробовать поклянчить у предков. Тогда ведь было не то что нынче – чего дитятко изволишь, на блюдечке с голубой каёмочкой – только по случаю, на день рожденья там или на Новый год – можно вполне безнадежно озвучить затаённое – про собачку или велосипед. Никакой уверенности, что в долгожданный день получишь именно просимое, конечно, не было – скорее всего тебе торжественно врУчат (а может быть вручАт) какие-нибудь страхолюдные шерстяные рейтузы или, в лучшем случае, заячью шапку с дурацкими помпончиками – дарители все больше ориентировались на теплоемкость и износостойкость, а вовсе не на высшую, нематериальную ценность подарка.

 Так я и прожила всю жизнь без лисапеда... После трехколесного злая судьба в лице родителей принялась меня дурить. Лисапед был обещан трижды – весь год я ревностно собирала на него выдаваемую для этого дела мелочь в специальную копилку, как Скупой Рыцарь то и дело трясла ее и пыталась высчитать – много ли набралось – на «Орленок» или уже на целую «Украину» - копилка была цельнокройная и вскрыть ее можно было лишь однажды. И все три раза вероломные предки меня надули – набравшаяся сумма была присовокуплена к отпускным и  бездарно, с моей точки зрения, просажена в тухлой Прибалтике, куда мы неизменно ездили, не взирая на преследовавшую нас мерзкую дождливую погоду, потому как маман не переносила жару.

 После третьего подлого обмана я зареклась что-нибудь просить, освоила чужие лисапеды и жила дальше поживала, забив на недоступные предметы роскоши.

Но тут – накануне 16-летия – меня вдруг впервые спросили напрямую – чего бы мне желалось в этот знаменательный день. Наученная горьким опытом, я особо не заморачивалась и брякнула первое, что пришло в голову, занятую к тому времени совершенно другими материями – часы. К моему изумлению, часы были действительно куплены – кажется я даже их самолично выбирала, потому как был у них пронзительно синий циферблат и блестящий металлический корпус – очень сомнительно, что такое чудо дизайнерской мысли могло очаровать тонкий художественный вкус моей маман.

 Нежданные часы я носила ровно год. А потом, сняв однажды вечером и положив на уже привычное место в вазочку, больше не надела ни разу. И не ношу с тех пор. Никаких.

 

     Первая любовь приключилась со мной неприлично рано и застряла на бессовестно долго. Это была единственная моя «несчастная» любовь. Правда я так не считала, потому что хотя предмет и не отвечал мне взаимностью, тем не менее владела я им безраздельно. Звали его Павлик. Ну конечно, это был мальчик! А вы уже небось ждали от меня эзотерических и метафизических опытов, хе-хе.

 

( Collapse )

      Около моего окна растет старый тополь. Тополей  было больше, но ураганом 97го повалило три штуки, а этот выжил. Сегодня на ветку у самого окна прилетела ворона - она была одна, и совершенно мне не знакома, но я сразу вспомнила про свою первую кошку.... Фотографий ее не осталось, только плохого качества слайды, но была она примерно такая:



     ( Collapse )

     Что-то мои записи все больше становятся похожи на практическое руководство по изничтожению начальства всех мастей и видовой принадлежности. Как будто я всю свою жизнь положила на эту неблагодарную задачу. Но из песни слова не выкинешь - что было, то было. Предыдущие истории повествовали о спортивной борьбе в одиночном разряде, а нынче я расскажу о том, как мне удалось мобилизовать на открытое неповиновение деспоту целый клан собратьев-переводчиков.

     Случилось это все в том же славном городе Усинске, когда вместо кроткого и доброжелательного Тома Оливера, трогательно отправленного на пенсию под наши самодеятельные песнопения, на вакантное место начальника отдела кадров прислали из Канады некую миссис Джоан Пэриш,  ханжески-миссионерская фамилия которой (parish - церовный приход) как нельзя лучше соответствовала ее представлению о собственной просветительской миссии в затерянном варварском краю.

     ( Collapse )